Роб Биддальф: мои книги должны звучать

Роба Биддальфа, автора и художника книг «Пес не тот», «Бумажный змей», «Пираты», а также новой книги «Кевин», нужно видеть! Потому что он уникален, таких — один на миллион. С первых минут общения оказываешься во власти его невероятного обаяния.

Лучезарная улыбка, доверчивый взгляд, предельная искренность и открытость, мощнейшая энергетика, тонкое чувство юмора — кажется, перед тобой сидит человек в хорошем смысле не от мира сего. Так может выглядеть добрый сказочник, волшебник или в крайнем случае инопланетянин. И именно так должен выглядеть детский писатель!

Мир его рисунка — это композиционная стройность больших цветовых плоскостей и необычайная свобода линий и штриха.

Его истории в основе своей всегда несут какую-то идею, которую зачастую можно выразить одним предложением: «Будь самим собой!» или «Друг дороже всех сокровищ мира!» и т.д.

Мы встретились с Робом на книжной ярмарке Non/Fiction, чтобы задать несколько вопросов. Роб любезно распахнул двери своей «творческой мастерской» и поделился некоторыми секретами профессии.

Новая книга Роба Биддальфа «Кевин»

Роб, расскажите, пожалуйста о своей семье, о родителях. Были ли они как-то связаны с творчеством? Повлияла ли семья на выбор вашей профессии?
— Да, родители безусловно повлияли. Моя мама очень хорошо рисует, хотя и непрофессионально. Она очень хороший художник. Отец, правда, ничего не умеет, но это уже другой вопрос (смеется). У нас в доме, когда я рос, всегда были краски, карандаши, кисти. То есть была такая очень творческая атмосфера. И когда я стал демонстрировать определенный талант, проявлять склонность к рисованию, мама стала это поддерживать: картины на стены вывешивала и так далее. Очень поощряла мои занятия рисованием. В итоге мы все — я, мой брат и моя сестра — связаны с рисованием. Я занимаюсь детскими книжками, брат тоже неплохо рисует, он арт-директор одного из журналов, сестра рисует не профессионально, но тоже очень хорошо. И это, безусловно, благодаря семье и той поддерживающей атмосфере, которая была.

То есть вы начали рисовать еще в раннем детстве?
— Да. Сколько я себя помню, я всегда рисовал.

Чем вы еще увлекались в детстве, о чем мечтали?
— Действительно, у меня было еще одно увлечение — я просто болел футболом. Мой дядя играл в футбол очень хорошо, он играл в первом дивизионе, и для меня это была тоже страсть. Кстати, что интересно: ни мой отец, ни брат футболом совершенно не интересуются, а я вот был как раз ярым фанатом (смеется). И все свое детство я либо на улице играл в футбол, либо сидел дома, рисовал. Ничего другого я не делал (смеется). Я очень хорошо играл. У меня неплохо получалось, и в 18 лет меня пригласили в полупрофессиональную команду. Но пришлось делать нелегкий выбор, потому что я тогда как раз учился в колледже, изучал дизайн, продолжал развивать рисунок. Я сказал себе, что, наверное, в футболе я все-таки не стану лучшим из лучших, не поднимусь на самый-самый верх. А искусство — это такая вещь, которую я не могу просто взять и бросить, поэтому я сделал такой выбор и о нем не жалею. Думаю, выбор был правильный.

В вашей новой книге «Кевин», с которой российским читателям еще предстоит познакомиться, у главного героя есть воображаемый друг. А у вас в детстве были воображаемые друзья?
— Лично у меня, насколько я помню, воображаемых друзей не было. То есть, естественно, были игрушки, и они между собой у меня разговаривали — какой-нибудь плюшевый мишка или еще кто-нибудь. Но чтобы воображаемый друг, такого я не помню. А вот у моей дочери был воображаемый друг, и даже не один. Однажды — с чего, собственно, и начался «Кевин», — уже не помню, что именно произошло, что-то она разлила, по-моему, у себя в спальне, и ее могли бы заругать. И вдруг она говорит: «Это не я. Это Кевин». Начали спрашивать у нее, кто такой Кевин? Она говорит: «Он большой, желтый, пушистый, в розовых пятнах, живет на антресоли!» И тут я передумал ее ругать и давай записывать, зарисовывать, что это за Кевин. Стал расспрашивать: «А какой он? А опиши его: куда он ходит, что он делает? Как он себя ведет?» То есть получилось, что я практически зафиксировал этого «Кевина» вслед за своей дочерью. Ну и потом у нее было очень много воображаемых друзей и были даже воображаемые родители (смеется). Если ей что-то в нас не нравилось, она говорила: «Все, ухожу от вас, у меня другая семья» и так далее (смеется). Но со мной, по-моему, ничего подобного не было.

Иллюстрации из книги «Пираты». Издательство «Поляндрия»

Любили ли вы в детстве читать? Какие книги вам нравились особенно сильно?
— Определенно, некоторые книги оставили очень сильный отпечаток, я их помню совершенно отчетливо. Например, книги Ричарда Скарри. Эти книги меня поражали: они были огромные, с большим количеством деталей. Я не мог остановиться! Нужно сказать, что выглядят они несколько «инженерно». Например, если там нарисован пиратский корабль, то он показан в разрезе и еще с кучей мелких подробностей, и мне было безумно интересно рассматривать все эти детали, они очень сильно запомнились. Потом — Роальд Даль. «Чарли и шоколадная фабрика» тоже была одной из любимых книг. В детстве я читал в основном книги с картинками, если это можно назвать чтением. Потом был большой период, когда я вообще не читал — лет с восьми до примерно двенадцати-тринадцати. В это время я в основном играл в футбол или еще чем-то занимался. А потом я опять вернулся к книгам, но уже к другим. С детства же, пожалуй, запомнились те, что я назвал.

Можете ли вы вспомнить о самой первой и яркой встрече с искусством? Может быть, вы посмотрели какой-то фильм, и он произвел на вас сильное впечатление или увидели какую-то картину... То есть интересует такая встреча с искусством, после которой вы впервые иначе посмотрели на мир.
— Это очень хороший вопрос. Я, пожалуй, вспоминаю один из первых или даже самый первый раз, когда я оказался в настоящей галерее. Меня туда привела мама. Мне было семь или восемь лет. Это была Государственная галерея у нас, в Лондоне. Во-первых, меня поразили масштабы. То есть огромные картины, по сравнению с которыми я казался просто крошечным. Я, наверное, запомнил тогда художника Анри Руссо. У него есть картина, сейчас я попытаюсь вспомнить, как она называется, — что-то про тигра в джунглях или как-то так. Если вы внимательно будете листать мою книгу «Бумажный змей», то там одна из сцен в джунглях — по сути, прямая копия этой картины. Я даже цветы оттуда скопировал. То есть эта вещь меня действительно впечатлила. И надо сказать, что здесь я снова благодарен маме, потому что она пыталась как раз вызвать у меня какой-то энтузиазм. Будучи художницей, она стремилась и мне привить любовь к живописи, показывала различные примеры. Поэтому я, наверное, изначально и пошел на живопись. Это потом уже я поменял свою специальность на графический дизайн. К слову, как живописец моя мама превосходит меня на голову. Но как бы то ни было вот это впечатление от первого похода в галерею, когда я увидел это прекрасное огромное здание, где такое значительное внимание уделяется картинам, где их выставляют в красивой обстановке, было очень сильным. Я понял, что это явно что-то такое, что имеет огромное значение. Вот это меня, пожалуй, впечатлило.

— О! Вот эта картина! (показывает в телефоне картину Анри Руссо «Тропический лес со львами»). Вот она мне очень запомнилась!

Иллюстрации из книги «Бумажный змей». Издательство «Поляндрия»

Вы ведь не сразу стали создавать свои истории? Чем вы занимались до того, как стали писать для детей? Иллюстрировали книги других авторов?
— Иллюстрациями я занимался и до того, как создал свои книги. Работая в журналах, мне приходилось работать в очень разных стилях. Скажем, для журнала о рок-музыке нужно было что-то стильное, молодежное, для женского журнала — более мягкий стиль живописи, еще для одного журнала — серьезный графический дизайн в очень строгом и характерном стиле. То есть приходилось быть таким своего рода иллюстратором-хамелеоном (смеется). Меня, кстати, даже однажды наняли проиллюстрировать книгу по «Хэлло, Китти»! Но я бы не назвал это иллюстрациями. Это, скорее, работа с дизайном, потому что у тебя очень строго заданный стиль. То есть, грубо говоря, нужно просто расположить элементы в определенном порядке. К слову, была еще одна интересная работа. Не знаю, каким образом она мне досталась, каким чудом я туда попал, но мне как-то заказали иллюстрации для книги по фольклору! Причем в таком страшном ключе. Там, кстати, была и русская история про избушку на курьих ножках: Баба-яга — это же русский фольклор? Если вы очень хорошо поищете, то, наверное, сможете найти мои иллюстрации из этого проекта, но это совсем другой стиль, это не мой стиль. Это именно были серьезные иллюстрации про каких-то оборотней, про Бабу-ягу, еще кого-то. А вот когда дочери стали подрастать и началось чтение книг на ночь, то стиль моих иллюстраций изменился, да и живопись стала совсем другая.

Что для вас первично: образ, история или идея? Вы сначала создаете иллюстрации или сочиняете историю? Или сначала возникает некая идея, ведь у вас в конце каждой книги есть какой-то вывод, мораль?
— На самом деле все так, как вы и говорите. Начинается все, как правило, с одной очень простой идеи — обычно не больше предложения. У меня весь телефон заполнен такими идеями, я его все время ношу с собой и постоянно записываю, потому что неизвестно, когда идея придет. То есть вот таких идей в одно предложение у меня довольно много. Не все они, правда, хорошие (смеется). Затем уже, опираясь на идею, можно попытаться понять, как к ней прийти. Кстати, я очень часто рисую крупно и детально одну из страниц будущей книги, которую точно хочу там видеть. Например, книга «Пес не тот». Я точно знал, что хочу, чтобы там была картинка, на которой будет много такс, одетых совершенно по-разному. И дальше уже можно было думать, как я к этому приду. То есть я нарисовал этих такс, а дальше начал прослеживать историю из некой точки Б и определять, где точка А, из которой мы шли. Часто еще я рисую самих героев, потому что мне это помогает понимать, какими персонажи в итоге будут в этой истории. А вот стихи — это, пожалуй, всегда последний элемент, потому что они занимают у меня больше всего времени и доставляют больше всего трудностей. В целом получается, что я рисую каждую книгу от двух до четырех раз. Сначала это может быть очень простой эскиз в книге для набросков, буквально палочками — палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек, — просто, чтобы понять, как я хочу расположить кадры, какая будет композиция. Потом я перехожу к более детальной прорисовке. Когда я рисую книгу третий раз, она уже имеет практически законченный вид, но все сделано в черно-белом цвете. Это чтобы еще раз понять, как будет развиваться история, как будут выглядеть ее элементы. И только после этого я уже перехожу к цвету. Весь процесс отрисовки занимает от полутора до двух месяцев. В целом же над книгой я работаю от полугода до года. Но, как вы правильно сказали, чаще всего все начинается именно с какой-то одной фразы, которая дает начало всему процессу.

Иллюстрации из книги «Пёс не тот». Издательство «Поляндрия»

Есть ли у каждой из ваших историй какой-то конкретный ребенок, который на эту историю вдохновил? Представляете ли вы, например, что пишете для одной из своих трех дочерей?
— Знаете, наверное, при написании первых книг я действительно представлял своих детей и то, что я читаю им на ночь. Но сейчас дети подросли. Я изначально понимал, что мои книги предназначены для того, чтобы их читали вслух. Я очень четко с самого начала давал себе отчет: книги должны звучать. Поэтому, работая над ними, я произношу текст вслух. К тому времени, когда мои дети подросли, я успел найти какой-то свой голос, и именно это, пожалуй, мне помогает — я вижу фигуру рассказчика, и он в этих книгах всегда очень ярко присутствует. Это, скорее, некто, кто комментирует происходящее: «О! Посмотри, что Кевин сейчас натворил!», «О! Смотри, а это смешно!», «О! Погляди туда!», «Погляди сюда!» Для меня это явное и зримое присутствие. Ну и, естественно, я представляю себе, как я буду это читать детям. Я всегда представляю, как я буду читать свою историю каким-то детям, не могу сказать, что у меня в голове образ конкретного ребенка. Но мне обязательно нужно выйти перед детьми и прочитать им эту книгу, чем, собственно, я и буду заниматься на выходных (смеется). То есть вот этот аспект представления, аспект подачи всегда присутствует. Вот, пожалуй, как-то так: свой голос и детская аудитория.

Хочет ли кто-то из ваших дочерей стать художником и продолжить семейную творческую династию?
— Да, моя младшая дочь, когда ее спрашиваешь, кем ты будешь, когда вырастешь, отвечает: «Я буду с тобой, папа!» У меня есть кабинет в саду, и вот она говорит: «Буду там с тобой сидеть в кабинете, будем рисовать, книжки писать!» Старшая дочь сейчас учится в колледже, изучает живопись, искусство. Но она не совсем иллюстратор. То есть у нее работа такая более графичная, более резкая, что ли. Она может и короткий фильм снять, и скульптуру какую-то сделать. Она, скорее, работает на уровне концепции, и это очень сильно отличается от того, что я делаю. Думаю, что она в итоге окажется где-нибудь в рекламе или в чем-то подобном. То есть это абсолютно другое направление, это область концепции и идеи. Ну а младшая дочь, что сказать, ей сейчас девять, все еще может поменяться десять раз (смеется). Но я очень, конечно, надеюсь: было бы здорово, если бы мы с ней вместе что-нибудь делали.

А какие книги любит читать ваша младшая дочь? Интересно сравнить, читает ли она то же самое, что ее сверстники в России.
— Она любит «Дневник слабака» — сейчас в Америке очень популярны и книга, и фильм. «Гарри Поттер» — это без сомнения, она его наизусть знает. Очень ей нравятся книги Энид Блайтон. Еще есть британская писательница Кэтрин Ранделл, очень сейчас популярна, все, что у нее есть, прочитали. Мои дочери читают без остановки, читают очень много — дома просто все ломится от книг, не успеваю им шкафы строить (смеется). Мне же еще и дарят книжки часто! А жена — я не встречал еще человека, который бы так быстро читал! Она книги просто проглатывает, она журналист по профессии. Мы все читаем, и читаем очень много.

Беседовала Полина Ломакина.