Для молодых шестидесятников, сынов оттепели, имя Эрнеста Хемингуэя было одновременно и паролем, и отзывом, тайным знаком, по которому с легкостью опознавали «своих». А его знаменитый портрет в свитере грубой вязки — иконой и оберегом. Наверное, не всем нравилось, как он писал. Да и читать его, полузапрещенного в Союзе, в те годы мог далеко не каждый. Тут другое: он сам стал героем невероятного авантюрного романа, а его жизнь, полная приключений, опасностей, славы и любви символизировала ту безграничную свободу, о которой человек за железным занавесом мог только мечтать.

Виолончель и немножко нервно

Если бы родители маленького Эрнеста (кстати, он ужасно не любил свое имя) были знакомы с нынешними педагогическими исследованиями, они бы знали, что ребенка нужно воспитывать по единым правилам, сообща, а не тянуть в разные стороны. Впрочем, эта очевидная истина вряд ли что-то изменила бы. У матери, Грейс Холл-Хемингуэй, были свои представления о прекрасном: она одевала сына в кружевные платьица, отказывалась стричь его кудри, называла исключительно «куколкой» и «моей Эрнестиной». А потом и вовсе усадила за виолончель — одаренный музыкант, она страстно мечтала, чтобы сын пошел по ее стопам. Мнение Эрнеста на сей счет, как вы понимаете, мало ее заботило. Отец, доктор Кларенс Эдмонт Хемингуэй, смотрел на воспитание сына совершенно иначе. Рыбалка, охота, стрельба и спорт — вот, что делает мужчину мужчиной. Сын с ним счастливо соглашался. Во многом назло матери. Удочка и ружье — его подарил дед, когда парню сравнялось двенадцать, — были ему куда больше по руке, чем смычок. В школе он увлекся футболом, легкой атлетикой, водным поло и боксом, который научил его «никогда не оставаться лежать, всегда быть готовым вновь атаковать». А еще начал писать заметки в школьную газету. Репортажи с симфонических концертов радовали мать. Спортивные комментарии — отца. Желчные фельетоны о нравах родного Ок-Парка — респектабельного и чопорного городка в Иллинойсе — веселили всех. Но сам юный автор весь жар души вкладывал в первые рассказы, экзотические и кровавые — об индейцах и продажном спортивном закулисье. Уже тогда он твердо решил, что станет писателем. Вопреки воле родителей, которые, видимо, впервые в жизни хоть в чем-то согласились друг с другом. После школы он наотрез отказался поступать в университет и уехал подальше от дома — в Канзас, где устроился репортером в одну из местных газет. Его первой статьей стал репортаж с пожара. Блестящий текст стоил ему костюма, прожженного в нескольких местах. Но это была смешная цена — за впечатления, правду жизни и славу молодой и дерзкий журналист готов был заплатить гораздо больше. Судьба не заставила себя долго упрашивать...

Слева: Эрнест Хемингуэй в детстве. По центру: Хемингуэй в Милане в 1918 году. Справа: Хемингуэй в последние годы жизни. Источник

Заново родившийся

За океаном уже несколько лет бушевала Великая война. Конечно, он рвался туда — какая романтика для мальчика, выросшего в тихой консервативной провинции. На фронт его не взяли по здоровью: у Эрнеста была глазная травма. Но он закусил удила и в 1918 году отправился на итальянский театр боевых действий шофером, по линии Красного Креста. То, что война не прогулка, понял быстро. Пьяные драки и поножовщина, которые ему приходилось описывать до этого в газетных заметках, были детскими забавами по сравнению с бесконечными артобстрелами и взрывами, уносившими тысячи жизней. Так, в Милане он вместе с другими спасателями извлекал из-под развалин взорванного военного завода тела работниц, точнее, то, что от них осталось. За две недели до своего 19-го дня рождения сам попал под минометный обстрел. Раненый, помогал выносить из-под огня тех, кто идти уже не мог, за что позже был награжден итальянской серебряной медалью за отвагу. Когда его привезли в полевой госпиталь, хирург извлек из него 26 осколков и насчитал на его теле около 200 ран... Он мог остаться без ног. Шанс выжить вообще был минимальный. Но он выжил, потому что час еще не пробил и ни одна из его знаменитых книг пока не была написана. Впереди его ждали новые приключения и опасности: две войны — Гражданская в Испании и Вторая мировая. Авиакатастрофы и несколько автомобильных аварий, после которых его буквально собирали по кускам. Испанская коррида (нет-нет, сам не участвовал, но вдохновенно описал матадоров романе «И восходит солнце»). Сафари в Африке, где его свалила дизентерия. Охота на собственном катере за немецкими подводными лодками в районе Кубы. Да, не забудем про сибирскую язву и серьезную травму головы, которую он получил, поскользнувшись на полу собственной ванной. Пулитцеровская и Нобелевская премии за притчу «Старик и море» — это если о приятном. Но главное — Хемингуэя ждали герои его романов, которым только предстояло покорить читающий мир. И женщины, покорившие его самого...

«Папа Хэм» и его женщины

В миланском госпитале, где он провел полгода после ранения, за ним ухаживала медсестра Красного Креста Агнес фон Куровски. Тоненькая, нежная, белокурая, она была полной противоположностью его властной матери. И Эрнест влюбился без памяти. Перед отъездом домой взял с нее слово приехать в Штаты и выйти за него замуж. Девушка предложение приняла, но вскоре его догнало письмо, в котором Агнес сообщала, что обручилась с итальянским офицером. Сердце Хемингуэя было разбито. Первое же большое чувство обернулось катастрофой. Именно Агнес станет прототипом Кэтрин Баркли — главной героини во многом автобиографического романа «Прощай, оружие!», повествующего о событиях Первой мировой войны и открывшего ему дорогу к литературной славе. В финале Кэтрин погибает — а как еще писатель может отомстить за свою обманутую любовь? Понадобятся годы, чтобы понять: «Женщину теряешь так же, как теряешь свой батальон, — из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжелых условий. И еще из-за своего скотства».

В Америке Хемингуэй вернулся к журналистике, какое-то время жил в Торонто, затем перебрался в Чикаго. Там он и познакомился с рыжеволосой пианисткой Хедли Ричардсон. Агнес была старше его на семь лет, Хедли — на восемь. Но в ней было что-то беззащитное, девичье, рядом с могучим, как дуб, Эрнестом она смотрелась сущим ребенком. А еще она была неуловимо похожа на Агнес... И Хемингуэй женился. Через два месяца после свадьбы пара уехала в Париж, где Эрнест получил место иностранного корреспондента газеты Toronto Star. Несмотря на то, что денег постоянно не хватало, это были, пожалуй, самые счастливые его годы. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать «Праздник, который всегда с тобой» — документальные воспоминания, где оживают и послевоенный Париж 1920-х, и его обитатели. Среди них и ближайшие знакомые молодого писателя — его литературная «крестная» Гертруда Стайн, закадычный друг и собутыльник той поры, красавчик Фрэнсис Скотт Фицджеральд, остроумец и поэт Эзра Паунд. Да, в комнате, приютившей супругов, не было канализации и горячей воды, но сил и желания жить меньше не становилось: за 20 месяцев в Париже Хемингуэй отправил в Торонто 88 рассказов! В 1923 году у пары родился сын Бамби — Джон Хедли Никанор Хемингуэй. А весной 1926 года Хедли узнала, что у Эрнеста роман с подругой семьи — американской журналисткой Полин Пфайфер. Меньше чем через год Хемингуэй развелся с Хедли, благородно отдал ей выручку за роман «И восходит солнце», принял католичество, женился на Полин и вернулся в Америку. Полин родила ему двоих сыновей — Патрика и Грегори, но Эрнеста это не удержало...

Слева: семья Эрнеста Хемингуэя (справа). Справа: Эрнест Хемингуэй со своим сыном Грегори. Источник

С журналисткой Мартой Геллхорн Хемингуэй познакомился во Флориде. Они вместе улетели в Испанию — на Гражданскую войну, описанную затем в романе «По ком звонит колокол». Опасность сближает. Рождество, встреченное в пламенеющей Барселоне, не забывается. В декабре 1940 года Эрнест и Марта поженились. Но они были слишком похожи, чтобы их союз оказался крепок. В отчаянной и бесстрашной Марте не было ни нежности Агнес, ни детскости Хедли, ни утонченности Полин. «Либо ты корреспондент на войне, либо женщина в моей постели», — заявил Эрнест. Угадайте, что выбрала Марта? Подсказка: в последующие годы из-под ее пера вышли десятки репортажей с Вьетнамской войны, из горячих точек на Ближнем Востоке. Последним описанным ею вооруженным конфликтом стала Панамская операция американских войск. На тот момент бывшей миссис Хемингуэй был 81 год... В 90 лет Марта, как и ее экс-супруг, покончила с собой. Все-таки они были слишком похожи...

Последней спутницей писателя стала журналистка Мэри Уэлш. Именно на ее долю выпали самые тяжелые годы: Хемингуэй много пил, страдал от депрессии и мании преследования. Его пытались принудительно лечить, но от этого становилось только хуже. Мэри прятала от мужа его любимые ружья. Не помогло. 2 июля 1961 года Хемингуэй, не оставив предсмертной записки, застрелился в своем доме в Кетчуме (штат Айдахо). Точно так же ушли из жизни его отец и брат.

Принцип айсберга

Свою манеру письма он сам называл «принципом айсберга». Его речь лаконичная, емкая, точная, скупая на художественные красоты. Всем там заправляет умолчание, «межстрочность», недосказанность, которую читатель должен домыслить сам: «Если писатель хорошо знает то, о чем пишет, он может опустить многое из того, что знает, и если он пишет правдиво, читатель почувствует все опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды». Страстность в его романах редко осязаема. Она бурлит внутри текста, как лава, сокрытая в чреве вулкана. Выпустить ее наружу — дело читателя.

Хемингуэй невероятно уважал русскую классику: достаточно сказать, что в списке его любимейших романов, которые он рекомендовал к обязательному прочтению, наравне с произведениями Стендаля, Флобера, Моэма, Эмили Бронте и Генри Джеймса значились «Анна Каренина» и «Война и мир» Толстого и «Братья Карамазовы» Достоевского. Русский читатель платит «папе Хэму» взаимностью: недаром когда-то его называли самым советским из всех американских писателей. И если найти и полистать выцветшие от времени дневники шестидесятников, в каждом втором как пить дать найдется вот эта цитата из «Старика и моря»: «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить».